Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд - Страница 51

И мы тотчас пошли к вигваму Хелен, где и обнаружили художницу: она сидела возле входа в жилище на табурете, рисуя на груди молодого индейца зимородка. Птичка, нарисованная с большим искусством, ныряла в воду. Рядом с Хелен, наблюдая за ее работой, сидел, скрестив ноги, пожилой человек с седыми, заплетенными в косицы, волосами и изборожденным морщинами темно-коричневым лицом, похожим на старое растрескавшееся седло.

Увидев нас, Хелен просияла, оторвалась от работы и вынула изо рта трубку.

– Добро пожаловать домой, Мэй! – радостно сказала она. – Мы по тебе скучали. Господи, как я ждала твоего возвращения! Сядь-ка. Ты просто обязана составить мне компанию, пока я тут работаю… весь день. Кажется, туземцы меня «открыли». Еле успеваю… Да, простите меня, что я ничего толком не объясняю, – продолжала она. – Дамы, вы имели удовольствие быть представленными великому врачевателю, доктору Белому Быку?

– Боюсь, что нет, – ответила я. – Прошу, не вставайте, сэр, – добавила я шутливо. Старик не улыбнулся: он был совершенно бесстрастен, даже мрачноват. И он, и молодой воин смотрели прямо перед собой с абсолютно серьезным видом и, кажется, едва замечали нас. Хелен снова засунула в рот каменную, причудливо украшенную трубку и взялась за кисть. Она уже обзавелась полноценной палитрой на щите – натянутая, как барабан, сыромятная кожа высохла и стала твердой, как камень. На ней она смешивала краски из порошков и эмульсий, добытых из разноцветных камешков, земли, трав, ягод, глины и костей животных по древним рецептам, узнав которые мисс Флайт переполнилась счастьем – это же совсем другие оттенки!

– Птичка как живая, Хелен! – восхитилась я. В самом деле, работе Хелен позавидовал бы сам Одюбон – зимородок у нее вышел настоящим произведением искусства, радужное оперение птички сверкало и переливалось на тугой коричневой коже на груди юноши.

– О, спасибо, – произнесла Хелен сквозь плотно зажатую в зубах трубку. – Прошлой ночью молодому Ходячему Вихрю приснился сон – в битве ему в спину попали пули, но плоть закрыла отверстия, и пули не повредили ему. Юноша никогда не бывал на войне и очень взволновался таким предзнаменованием. Потому утром он отправился к Белому Быку и рассказал ему сон: ведь индейский врачеватель в первую очередь – толкователь снов.

В этот момент мы с Мартой, не сговариваясь, посмотрели на шамана, который не спускал оценивающего взгляда с работы Хелен.

– Белый Бык, – продолжила Хелен, – сообщил юноше, что означал этот сон: отныне его тотемом станет зимородок. Потому, что он ныряет в воду и вода смыкается над ним, как во сне сомкнулась плоть у Вихря на спине, чтобы уберечь от пуль. Чертовски изобретательное толкование, вы не находите? Так что предполагается, что этот рисунок на груди нашего друга защитит его. Разумеется, – Хелен снова вынула изо рта трубку и подняла брови с выражением иронического удивления, – я не даю никаких гарантий, что моя работа обладает волшебными свойствами!

– Уж конечно! – воскликнула я. – Это же обычное суеверие, Хелен. И ни от каких пуль не спасет.

– Полагаю, так и есть, Мэй, – ответила она. – Но тут я всего лишь художник и выполняю заказ. Гарантии и всякая магия – целиком и полностью забота нашего доктора.

В тот же самый миг, точно по сигналу, старик начал распевать какие-то заклинания.

– Вот видишь! – с восторгом воскликнула Хелен. – Как я и говорила: мой коллега вдыхает в зимородка всю силу своих чар.

С верхушки вигвама Хелен свисали шкурки птиц всевозможных видов: какие-то она добыла сама в нашей поездке, иные ей принесли индейцы как образцы для тотемов, изображение которых собирались ей заказать на своих телах и на шкуре своих боевых лошадей. На земле возле вигвамов лежали груды подарков – украшенная искусной вышивкой одежда, шкуры, целая коллекция «волшебных» трубок, украшения, богато декорированные уздечки и седла.

– Дамы, выбирайте все, что вам по вкусу! – сказала Хелен. – Мне уже все это класть некуда. А еще у меня теперь есть табунчик из полудюжины лошадей, подарок мужа – господина Борова. Я вдруг стала состоятельной женщиной! Поразительная ирония – надо было уехать в дикие прерии, чтобы твой талант оценили! Ага, вот и мой следующий заказчик! – сказала Хелен, когда к вигваму подъехал молодой парень на лошади, навьюченной шкурами.

– Бьюсь об заклад, снова журавль, – сказала Хелен, – отчего-то эта птица особенно любима дикарями. Что небезынтересно – многие культуры Востока и Запада, примитивные и цивилизованные, часто приписывали благородному журавлю волшебные качества. В случае с нашими туземцами журавль почитается за свою храбрость. Даже будучи раненным и не имея возможности взлететь, он героически бьется до последнего. Так что воины хотят иметь его изображение на груди, чтобы оно сделало их такими же бесстрашными.

– Но неужели тебя не тревожит, Хелен, – спросила я, – что даже если добрый доктор берет на себя ответственность за магию, с тебя спросится, если твое искусство не спасет воинов – а оно их не спасет!

– О Мэй, но ведь искусство никогда не подводит, – весело сказала Хелен. – Вот магия и всякие тотемы могут подвести, а искусство – нет! С другой стороны, – она задумчиво выпустила облачко дыма из своей трубки, – неужели вы не считаете возможным, что, если воин поверит в магию, она защитит его? Очень захватывающая гипотеза, вы не находите? Кстати, полагаю, на этой вере и основана вся языческая религия.

– И не только языческая, – заметила я. – Ты говоришь о вере вообще, Хелен.

– Кстати! – Хелен просияла. – Иными словами, вера в силу Божью, или в силу искусства, в магические свойства или в тотемы – это одно и то же, правда, Мэй?