Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд - Страница 54

– Жюль-семинол, madame, – сказал он, кланяясь Марте. – Enchantėe.

– Найди моего мужа, Марта, – попросила я. – Прямо сейчас. – А полукровке я сказала: – Если я расскажу Маленькому Волку, что за гадости ты мне говоришь, он тебя пристрелит на месте!

– Non, поп, та chėre, – сказал он с ехидной грустью. – Ты не понимаешь. Шайенну нельзя убивать человека своего племени. Это самый большой грех. Даже захоти он, Маленький Волк не сможет меня убить, потому что моя мать была шайеннкой, а я женат на племяннице вождя. Он не сможет убить меня, что бы я с тобой ни сделал. Это закон племени.

– Значит, кнутом он тебя точно вытянет, – гневно вспыхнула я. – Держись от меня подальше. Я расскажу ему, какие гадости ты говоришь.

– Тебе еще многое предстоит узнать о твоем новом народе, моя сладкая salope, – сказал семинол. – Такого бесстрашного воина, как твой муж, еще поискать. Но он – вождь-целитель, потому всегда ставит интересы племени превыше своих собственных. Закон племени не позволяет ему поднять на меня руку, потому что, если он это сделает, он поставит свои интересы выше общих. Почему, ты думаешь, он не ударил меня хлыстом там, на сернистом источнике? Что, он не понял, что я собирался сделать? Думаешь, не видел моего ветоо-тце, который в один прекрасный день вскроет тебя, как топор – развилку молодого деревца? – И тут семинол обратился к сестрам Келли: – Out, я, Жюль-семинол, хочу побороться с немецкой коровой! Ставлю бочонок виски.

– Виски, говоришь? – спросила Мегги Келли. – А что же ты хочешь взамен, добрый человек?

– Я возьму корову в свой вигвам, когда заборю ее, – сказал он. Потом бегло засовещался по-шайеннски с мужем Гретхен, который, стоя поодаль, наблюдал за всем – вообще он весьма недалек, потому и прозвали его Дуралей. Полукровка извлек из кармана рубахи бутылку, откупорил ее и протянул индейцу, который сделал большой глоток, поморщился, но потом улыбнулся, кивнул и снова заговорил с семинолом.

– Les jeux sont fait, Mesdames, – сказал тот. – Vonestseabe поставил свою белую жену против бочонка виски!

– Вы не можете этого сделать! – вмешалась я. – Ты не должна соглашаться, Гретхен! Мегги, Сьюзи, стойте, такого нельзя допустить! Приведите сюда преподобного!

– Какой ты пос-ле эт-того мушш? – возмутилась Гретхен, уперев руки во внушительные свои бедра и надвигаясь на Дуралея. Тот, кажется, успел слегка захмелеть после глотка виски. – Ты поставитть свою шш-ену за пп-очонок виски, ты! Да разве муш-шина такое стел-лает? – Тут Гретхен ухватила своего мужа за нос костяшками большого и указательного пальцев и крутанула так, что у того потекли слезы, и он рухнул на колени от боли. Все расхохотались. – Йа, вот так! – сказала Гретхен, отпуская нос. – Знач-чит, вот что ты думаешь обо мне, мистер? Лады, тог-та я ттак и стел-лаю. Пошли, французик! – Она подкатала рукав платья. – Пошли же! Я принимаю пари.

– Не надо, Гретхен! – взмолилась я. – Я его знаю. Он плохой! Он тебя изувечит. – Сперва пусть поп-педит, Мэй! – сказала Гретхен. – Не ппес-покойся. Ты видеть, чтобы я проиграть? Когда я была девочка, на ферме мои бруд-деры звать меня, чтоб-бы я доставать окк-ромных быков из грязи, пот-тому что я пп-ыла самой сильной в семье! Я всегда фф-ы-игрывать. Так что не ппес-покойся. Пошли же, французик! Прямо вот тут и начнем, йа? Я пок-кажу тебе, на что спосопп-ны швейцарки. Сьюзи и Мегги будут ссу-тить нас, йа? Поборю – будет моему мужу бочонок виски. Поборешь ты – лягу с тобой на бизоньих шкурах. – Гретхен подняла свой толстый указательный палец. – Только айн раз, понял? Не остаться с тобой, я не тффоя жена! Понял? Айн!

– Oui, – ответил семинол и злобно ей ухмыльнулся. – Une fois. Одного раза с такой толстой немецкой коровой, как ты, мне вполне достаточно.

– Швейцарской, – поправила она. – Я есть швейцарка. Да и ты не предмет девичьих грез. Воняешь, как чертов боров!

Я снова попыталась умоляющим тоном отговорить Гретхен, но та и слушать не хотела. Они с семинолом расположились друг перед другом и скрестили руки. Все принялись яростно делать ставки.

– Это нечестный бой! – воскликнула Гретхен. – Я, того и гляди, рухнуть в обморок от смрадного дыхания фф-ранцусская сффи-нья, еще не усс-петь начинать!

Тут Сьюзи подала сигнал, и началась схватка. Гретхен деловито уперлась рукой в опору и уселась, большая и недвижная, точно столб. Все женщины-шайеннки не отставали от белых, одобрительно свистя, – принялись подбадривать ее; Гретхен нравилась всем, и, конечно, ни одна не желала женщине такой участи – очутиться в вигваме жуткого семинола.

Но Жюль-семинол был сильным мужчиной, с короткими загорелыми и толстыми, точно лапы медведя, руками. Постепенно он стал выматывать Гретхен, одолевая медленно, сильно и неумолимо. Лицо ее покраснело от прихлынувшей крови, и, пока она тужилась, мышцы на руке и шее вздулись, как канаты. Теперь ее рука была в паре сантиметров от земли. Господи, она проигрывала…

– Говоришь, мое дыхание est dégoulas, да, коровища? – спросил семинол. – Alors, погоди, как я заставлю тебя засунуть твой жирный немецкий язык в мою задницу!

В этот миг из груди Гретхен раздался рев, точно из горла издыхающего бизона, переполненный в равной доле болью и гневом, и, точно налившись нечеловеческой силой, ее рука начала сантиметр за сантиметром отвоевывать утерянное преимущество. С обезьяньих бровей семинола закапал пот, и вскоре их руки вновь очутились в положении, с какого начался поединок. Стало ясно, что силы обоих почти иссякли; момент наступил решающий. И тут заговорила Гретхен – с распухшим, точно кровяная колбаска, лицом, почти шепотом, точно ей не хватало воздуха говорить громче: