Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд - Страница 73

После нашего страшного приключения я стараюсь не выпускать Маленького Волка из поля зрения – он мой истинный защитник и спаситель, мой добрый храбрый муж. Теперь я испытываю к нему еще большую привязанность, правда, больше дочернюю, чем как жены к мужу. С тех пор, как мы воссоединились, я взяла в обыкновение, ложась спать в нашем общем вигваме, забираться к нему под бизонью шкуру – конечно, не ради любовных утех, но лишь бы ощутить его рядом, прижаться к нему, свернувшись клубочком, и постепенно согреваться, касаясь его гладкой кожи и вдыхая его чистый запах. Тихоня, его прежняя жена, теперь относится ко мне с удивительной теплотой; думаю, ей известно о моих ночных «вылазках» – но она ничего не предпринимает против. Полагаю, она знает, что я пыталась защитить ее дочь, Милую Походку, которая после нашего возвращения снова спит в постели вместе с матерью. И ей, совсем девочке, и мне пришлось воочию увидеть ночных монстров; теперь мы боимся их пуще прежнего.

20 августа 1875 года

По моим подсчетам, я примерно на третьем месяце беременности. Похоже, что в ту ужасную ночь плод не пострадал, и я искренне благодарна за это судьбе. Марта и сестры Келли, кажется, вполне здоровы на своем сроке. И Гретхен тоже. Хвала Господу!

Из моих близких подруг лишь Хелен Флайт и Фими, судя по всему, еще не носят под сердцем дитя. Конечно, Хелен уже по секрету рассказала мне, что перед тем, как быть принятой к участию в программе, она прошла медицинское обследование, которое обнаружило бездетность.

– Мистер Боров – он парень хоть куда, – говорит Хелен. – Только с первого дня нашего брака им завладело глупейшее мужское суеверие, что, пока его супружница не понесет, он как будто не совсем мужчина. Буквально ежедневно он спрашивал меня, довольно почесывая пузо, будет ли у нас ребенок, а я всякий раз отвечала «нет»… Ну, тогда он тут же хотел попробовать снова! Должна признаться, оказалось, это довольно утомительное занятие. Однако же с момента нашего благополучного возвращения он более не набрасывается на меня, а значит, я с чистой совестью могу посвящать свободное время своей «терапии» – рисованию.

Что касается Фими, она по-прежнему носит пояс девственности и с трудом подавляет смех, говоря на эту тему. «Я – как ты, Хелен – у меня тоже есть важное занятие. Я охотница, а теперь и воин, что плохо сочетается с обязанностями будущей матери. Кроме того, во времена, когда я была совсем ребенком, мужчины слишком часто брали меня силой. Я люблю своего мужа Мо’обтайве’бо’э и, возможно, однажды рожу от него ребенка. Но я сама решу, когда это случится».

Что касается нас, будущих мамаш, нам всем как-то спокойнее переносить беременность сообща, ведь мы можем делиться новыми ощущениями, сочувствовать друг другу, строить планы на будущее. По нашим прикидкам, у всех нас дети появятся в феврале, и хотя мы волнуемся при мысли о том, что последние месяцы пройдут в условиях суровой зимы, но все же надеемся, что тогда племя встанет на долговременный лагерь. Возможно, нам даже удастся устроиться неподалеку от одного из агентств, при котором есть и доктор и больница, – недавно на очередном совете мужчины племени обсуждали такой вариант событий.

23 августа 1875 года

Сегодня произошло ужасно гадкое происшествие, которое будет нам аукаться еще долгое время. Услышав отчаянные вопли преподобного Хейра и рассерженный гул кучки индейцев, мы кинулись к вигваму священника. И перед нами предстала шокирующая сцена.

Индеец по имени Хатавесеве’баме, Скверная Лошадь, выволок преподобного из вигвама Женщины-Собаки, нещадно хлеща его плеткой. Тот – громадная, розовая безволосая туша – ревел и пытался защититься от ударов, от которых на его пухлом теле вздувались ярко-красные рубцы. Вокруг собралось много людей, в том числе все члены семьи Скверной Лошади. Его жена, невысокая коренастая женщина, уносила от вигвама преподобного их маленького сына – тоже голого, хотя в этом не было ничего необычного, скорее, то был естественный образ жизни детей в племени. Но вскоре стало ясно, что случилось: преподобный, стыдливо путаясь и перемешивая шайеннские и английские слова, пытался убедить всех, что хотел лишь преподать мальчику уроки катехизиса. Но это объяснение нисколько не удовлетворило разъяренного отца, который продолжал осыпать несчастного нешуточными ударами плети.

Я подошла к Сьюзи Келли, которая вместе с сестрой стояла в толпе зевак.

– Может быть, нам надо помочь ему? – спросила я ее: несмотря на всю мою антипатию к Хейру, уж очень жалкий был у него вид.

– Дело семейное, Мэй, – отвечала Сьюзи. – Старого лицемера застукали с бедным пареньком. Такое водится у католиков. Ты же знаешь. Когда мы с Мегги жили в приюте, старые святоши пялили мальчиков до крови – так, сестренка?

– Да, Сьюзи, так жалко их, бедняг, – сказала Мегги. – Многие парни, которых пустили по этой дорожке, часто вырастают злюками, я таких видала, уж поверьте. Сдается мне, эти простые люди никогда такого не видывали. Даже Женщина-Собака, что делит вигвам с преподобным, и то не лапает молодых парней. Про него говорят, старый бе’эмнфне’э держит целибат.

– Хейр лишь заблудшая душа, – заметила я, – которая не заслуживает, но все же молит о пощаде.

– Ему уже ничем не помочь, Мэй, – сказала Сьюзи. – Да и не убьют они старого греховодника. Зато он получит хор-роший урок!

И в самом деле, возмущение родителей вскоре поутихло, они направились вместе с сыном домой, а толпа рассосалась. Тогда мы с близняшками приблизились к нашему «падшему» духовному отцу, лежащему на земле, словно бесформенная окровавленная туша. Мы помогли ему добраться до вигвама, где Женщина-Собака принялся с сочувственным бормотанием врачевать его раны.